Всем чмаффки в этом чатике :*
Colours of Gold.
Автор: JustNobody
Фэндом: Однажды в сказке
Пэйринг или персонажи: dark!Прекрасный/Снежка, dark!Прекрасный/Регина, Румпельштильцхен, Мидас, принц Джеймс
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Ангст, Драма, Фэнтези, Даркфик, AU, Эксперимент
Предупреждения: Смерть персонажа, OOC, Насилие, Изнасилование
Размер: Мини, 5240 слов
Статус: закончен
Описание:
Дэвиду до жути нравились яркие цвета.
Посвящение:
Невеста Роз, до которой мне никогда не дорасти.
alfranZa, спасибо за тёплые слова)
Примечания автора:
Я дебил... *унесло*
Слишком далеко унесло.
1. Красное золото.
Улицы холодны и неприветливы. Лица прохожих почти такие же: безразличные, одинаковые, мрачнее туч на вечернем небе. Бьющие в нос запахи земли, отходов и прокисшего пива объяли каждый проулок мелкого городишки, становясь его тенью. Подобный аромат гнилья источает и люд, снующий, словно крысы в канавах, туда-сюда по небольшим грязным сельским дорогам.
У мальчика, сидящего на дереве, лиловый синяк на скуле и изодранная в лохмотья одежда. У мальчика в тонких, словно черенки швабры, руках чужой кошелек и охотничий нож за пазухой. У мальчика взгляд брошенного стаей волка и поджатые губы. Мальчик уже не улыбался, так давно, так давно…
Лезвие ножа чисто, как чиста дева до брачной ночи. Но вот под ногтями у парня – грязь, с примешанным легким багрянцем, в закатной мгле почти чёрным.
От него пахнет отчаяньем, идущим из недр уже недетской души, пылью и намеком на застарелую кровь.
Прохожие идут по своим низменным делам. Пьяницы - в таверну, чтобы набить брюхо, залить глаза и найти хоть немного тепла в объятьях падшей женщины. Усталые рабочие - домой, чтобы заснуть долгожданным безликим сном, о котором будут мечтать и завтра, напрягая мышцы и стирая пот со лба во время тяжелого труда.
Он спрыгнул с высокого дерева, вступая в скудную армию безликой толпы. Им всем плевать на маленького изголодавшегося бродягу. Было всё равно и будет. До тех пор, разумеется, пока его нож не встретит их горло, или цепкие пальцы не обчистят карманы как липку.
Люди для него все в сером цвете. Кто-то в спешке задевает рукой его голову, но вместо извинений – пренебрежительное фырканье и поток оскорблений. Мальчик цепляется глазами за незнакомца с дурными манерами, размышляя, стоит ли окрасить его в красный. Вспоминает, что прошло слишком мало времени с прошлого раза. Ладонь уже не тянется к таящемуся за пазухой оружию. Если разлагающийся в дрёме город проснется от убийств раньше, чем надо, то ему придется сейчас же искать новое убежище, кишащее серыми крысами без сострадания в глубоких морщинах, без нежности в огрубевших руках.
Он так привык красить в красный серую скуку, очищая мир от скучных людей со скучными жизнями. Его жертвы все, как одна: одинокие, озлобленные на всех вокруг. Им не было плевать на мальчишку с пустыми глазами, на дне которых плескались краски, незаметные для глупых слепцов. Они издевались над сиротой, стремясь показать самим себе, что они могут быть выше других. Серые ублюдки, серые крысы. Вставали на него, придавливали ногой к твёрдой земле. И, пока жалкое подобие человека смеялось, отбрасывая на прижатого мальчика тень, он резко свергал их с пьедестала. Победным звоном отдавался в ушах звук ножа, прорезающего плоть. Красная кровь заливала реками слабаков. Красное закрывало бесстрастными волнами серое, топя его под собой.
Дэвиду до жути нравились яркие цвета.
- Подойди-ка сюда, дорогуша.
Он услышал шёпот, тихий и скрипучий, но при этом перекрывший шум улиц, словно по волшебству. В проулке между кузней и заброшенным домом с просевшим крыльцом и заколоченными окнами, мёртвым взглядом сопровождающими прохожих, стоял человек. Мальчик был умен не по годам: знал, что к чужакам приближаться не стоит, особенно, если тебя подзывают в безлюдное место. У мужчины, скрывающегося под балахоном, безумный взгляд и искрящаяся кожа.
Золото стало решающим фактом.
Дэвид подошел к нему. Бесцветным голосом взрослого молвил:
- Чего ты хочешь?
- Я искал тебя с тех пор, как выяснил, что твои родители оставили тебя в этом мире одного, мой дорогой. Так жаль их, дитя, так жаль, - вымолвил он, прикладывая ладонь к груди. Сочувствия и крупицы не слышалось. – Ты мне нужен, Дэвид. Долгие поиски окончены.
Ладонь незнакомца хотела приютиться на плече сиротки. Тот отдернул его в последний момент. В глубине холодных мальчишеских глаз неохотно шевельнулась искра интереса.
- Кто ты? Откуда знаешь меня?
Множество вопросов плели запутанный клубок в голове. С языка сошли только самые важные. Дэвид не любил пустую болтовню.
Румпельштильцхен проникся уважением: это за него говорила усмешка, обрамляющая чешуйчатые губы. Но ещё и раздражение терзало его, заставляя жестикулировать быстрее обычного.
- Меня зовут Румпельштильцхен, дорогуша. И я могу предложить тебе кров, еду и питье. Ты важный мальчик, Дэвид. Важнее, чем только можешь себе представить.
- Какое длинное имя, - без насмешки сказал мальчик, делая уверенный шаг вперёд.
Золото маняще блестело, притягивая к себе тени, живущие внутри Дэвида. Глаза – зеркало души. В глади стекла отголоском мелькнуло золото. Он бы не доверился серому, но вот золотому… Мальчику нравились яркие цвета, больше всего, пожалуй.
- Я пойду с тобой, Румпельштильцхен, - без единой запинки выдал мальчонка, протягивая руку магу.
Мужчина захихикал, как-то наигранно, словно шут, рассказавший королю сатирический анекдот.
- Такой смелый и умный мальчик, - улыбнулся он, на мгновение явив покрытые налётом гнили зубы. – Возможно, я даже не стану искать тебе новый дом. Если тебе, конечно, у меня понравится.
Их взгляды столкнулись. Коса зашла на камень. Мальчик не моргал. Колдун тоже. Губы Дэвида изогнулись, но фальшиво, будто некто пришил их нитями к лицу, задавая нужную форму.
- Посмотрим, - только и успел сказать парень прежде, чем их пальцы сцепились.
Туман, пожравший мужчину и мальчика затейливыми клубами, оказался тёмно-тёмно фиолетовым. Золотой… Фиолетовый… Дэвид понял, что не жалеет о своём решении ещё тогда. Красный с серым всегда могут подождать, как нож ждал за пазухой очередного звёздного часа.
***
Румпель возился с соломой; колесо прялки привычно крутилось, и тихое размеренное поскрипывание помогало расслабиться. Свет опускающегося за горизонт солнца пролезал сквозь припорошенные пылью окна. Без Белль тут сделалось холодно и пусто, как было раньше.
Но у Румпеля ещё остался мальчик. Его маленькая гордость. Его золотой мальчик. Маг полюбил кровожадность Дэвида, как только заглянул в омуты жестоких детских глаз. Полюбил сильнее, чем следовало. Полюбил недостаточно, чтобы перекрыть память о Бэйе.
Он приходил бесшумно, как призрак. Мужчина, бывший для иссохшего сердца Тёмного всё тем же оборванцем с ножом за пазухой и волчьим взглядом, подошел к прялке. Как из сена Румпель прял золото, так и из пастуха смог сотворить принца, даже большего, чем стал его брат, выросший в королевской семье. Дэвид учился, погружаясь в книги с головой. Дэвид обращался с мечом лучше любого воина, ездил на коне мастерски, будто родился в седле. Тёмный гордился им – этот экземпляр, слепленный его руками, в отличие от Регины, не обладал магией. Зато награждён умом. Исключительным и холодным, как остывший труп.
Румпель любил мальчика с плясавшими на дне глаз тенями. Иной раз ему чудилось, что среди них тускло мелькает золото.
- Отец… - начал Дэвид, как-то странно ухмыляясь.
По спине Румпеля прошелся мерными шагами холодок. Мальчик так редко улыбался, так редко…
- Я же просил не отвлекать меня, - прошипел колдун, но за маской злости прослеживалась неясная тревога. – Чего тебе надо, Дэвид?
- Ты сказал, что королевство моего брата станет моим, - констатировал он. Руки были сомкнуты за крепкой спиной; маг не видел их. – Но я подумал и решил, что этого недостаточно.
- Подожди, пока король Джордж погрызется с Мидасом, дорогуша – сможешь взять королевство тёпленьким, самый смак застанешь. С корочкой и на блюдечке с голубой каемочкой, - нервно пропел Румпель, теряя интерес к своему любимому делу.
- Я не об этом, - сказал парень, смущенно опустив взгляд в пол. Улыбнулся. Тёмному магу стало как-то не по себе, словно закат наступит, но рассвета за ним не последует. – Помнишь, как ты отказался учить меня магии?
- У магии всегда есть цена, молодой человек, - сухой голос звучал неубедительно. Внимание отказывалось возвращаться к прялке; солома то и дело выскальзывала из длинных пальцев.
- Именно, отец, - ухмыльнулся Дэвид, широко-широко. – Пришло время платить.
Золотой мальчик с самого начала был шустрым, смелым и беспощадным. Кинжал вонзился в спину так быстро, что осуждение с ошеломлением не облеклись в слова – только в предсмертные хрипы. Закатное солнце отбрасывало тени на стенах. Холодные жёлтые тени с примесью красного, тлеющего огнями у самого горизонта. Нет… то не жёлтый, а золотой.
Холодный волчий взгляд без толики жалости смотрел магу в угасающие глаза. Румпель терял силу: она утекала из тела вместе с потоками крови, стекающими вниз по прялке, орошающими сено, покрывшими тонким слоем руки Дэвида.
На дне плясали тени: красные – не золотые. Мальчик… Золотой мальчик. Золотой, и золото это было красным.
Дэвид с отвращением отбросил тело Румпеля. Оно потеряло чешуйчатый перелив, стало ровным и человеческим. Обычным. Серым, окрашенным в красный цвет.
Золотой мальчик… Он не стал золотым в прямом смысле: кожа не обрела тот вид, что был у приемного отца. Но глаза… Радужки налились красным. Красным золотом, облекшим душу в кровавый холодный закат.
Конечно, маг не за что не раскрыл бы тайну своего могущества Дэвиду. Но Белль знала. Глупая пташка прощебеталась, после занятной беседы. Он зарыл её под стенами замка, а Румпель обвинил во всём Регину. Тогда Дэвид почти улыбнулся, но только почти.
Румпельштильцхен был хорошим отцом. Пожалуй, он похоронит его рядом с Белль. Красавица и Чудовище вместе в вечности.
А закат продолжался, находя своё точное отражение во взгляде Дэвида.
2. Серое золото.
По постоялому двору разливались вульгарная громкая музыка. Мужланы танцевали, пели и горланили во все глотку хвалебные оды, поднимая мутноватые бокалы за принца. Джеймс стоял посреди них с мечом в одной руке и распутной девкой в другой. Рьяно кричал, вскидывая лезвие вверх. Тщеславие янтарным ручьем лилось из его голоса, пока мёд с пивом разливались по граненым кружкам.
Он привык, что в его честь закатывают торжество. Лицо, покрывшееся пьяным румянцем, излучало самодовольство, подобно первым лучам солнца после выигранной битвы.
Мёд, налитый светом двора, стекал по гладко выбритому подбородку. Джеймс улыбался, а незнакомая красотка с порочным телом опробовала эту улыбку на вкус. Её губы казались слаще нектара. Вкус победы – вот что это такое.
Она манила. Женщины часто манили его. Таких покорных и догадливых девушек принц любил. Джек думала о себе слишком много, и когда она цеплялась из последних сил за свою никчемную жизнь, Джеймс не протянул ей руку помощи. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Женщины, по его мнению, должны ублажать. Драться – прерогатива мужская. Воинская.
- Пойдем отсюда, о, мой принц… - томно прошептала она ему на ухо, обласкав теплым воздухом чувствительную кожу шеи. – Тут так много людей, так много… Я хочу побыть с тобой наедине. Хочу показать тебе кое-что.
Лукавая улыбка. Глубокий вырез. Похотливый взгляд. Вечер обещал быть долгим и весьма приятным.
- Пошли, красавица, - немедля согласился принц, и не капли смущения не было в его голосе.
Коридоры двора так темны – дальше собственного носа не видно не зги. Удивительно, ведь совсем рядом льется шумная песня, лучится свет, ключом бьет жизнь. А около комнат почти полный мрак. Звуки празднества кажутся далекими, как тающая на утреннем небе луна. Джеймс только рад: тьма раскрепощает тело, освобождает дух от оков морали и навязанного принцам этикета. Он впечатывает блудницу в стену, кусая её сладкие губы в кровь. От этого поцелуй становится ещё слаще. Пока она елозит по стене чуть дрожащими ладонями, пытаясь нащупать дверную ручку, закаленные в этом деле пальцы мужчины расшнуровывали корсет, отстёгивали нижние юбки, не спрашивая разрешения у объекта страсти.
Девушка охала, то от боли, то от наслаждения. Раздался щелчок приоткрывшегося замка. Каким-то неведомым образом она ловко, словно угорь, выскользнула из объятий. Дверь захлопнулась с той стороны. Принц тяжело дышал, со всей дури упершись руками в стену. Негодование исказило самовлюбленное личико.
- Входи, мой принц, я уже готова… Тебя ждёт сюрприз, - через секунду, а может быть две, раздался сладкий-сладкий голосок пташки по ту сторону преграды.
Принц, томимый удивлением и ожиданием, вошел. Вскочил, словно оголодавший волк, выслеживающий жертву. Глаза его налились ужасом, таким светлым и чистым, как рассветная мгла. Страх – единственное непорочное, что в нем еще теплилось.
Блудница обнимала его. Другого его. Другой небрежно махнул рукой – девушка растворилась в фиолетовом тумане. Другой повернулся, и на губах играла усмешка. Дэвид стал улыбаться чаще. Видимо, по той же причине, по которой Румпель так часто вел себя, словно дешевый бродячий актер.
Джеймс протёр глаза. Может, мёд залил его разум? Мужчина с охотничьим ножом в руках – призрак из кривого зеркала. Почти такой же, как и он, но эти глаза… Они налиты кровавым закатом, предвещающим поражение.
С Джеймсом не могло происходить такое. Он – победитель. Он – воин. Не жертва.
У Дэвида блуждали совсем иные мысли на этот счёт.
- Ну, привет, братец, - наигранно весело сказало ему отражение, делая несколько шагов навстречу. – Вижу, удивлен? Не рад меня видеть?
Джеймса парализовал страх. Не было сил отвернуться. Меч… Меч остался там же, где и осушенная до дна кружка с мёдом. В ножнах он наткнулся на одну лишь пустоту.
- Ты… кто ты? – хриплым, совсем не своим голосом выдохнул принц.
- Я – это ты. Теперь, - невозмутимо холодно ответило отражение.
Отражение было кривым. Неправильным. Его глаза… Эти глаза такие… Красные… Отчего же в них мерещится золото, тенями блуждающее на дне. Отражение души?
Дэвид в последний раз ухмыльнулся – душа его брата серее серой. А кровь такая же красная, как и у всех.
Джеймс был парализован не страхом – магией. Нож приятно, немного хрустящее прорезал плоть. Эта музыка была по душе Дэвиду куда больше той дряни, что играла в постоялом дворе.
Ещё один взмах руки – одежда принца перенеслась на нового Тёмного. И глаза. Нужно спрятать глаза. Ну, а спрятать труп – дело взмаха другой руки.
Когда он вышел, люди принца не заметили разницы. Вот только глаза… Они, вроде, его. Тот же блеск, то же самодовольство, налитое солнечным блеском. Вот только какой-то стеклянный взгляд. Неживой.
Серый рассвет проиграл кровавому закату.
Песенка Джеймса нынче спета.
***
Король Джордж был серым, но не таким, как все. Свинцовой тучей, наводящей страх на всех, кто боялся гроз и дождя. Громом звучал голос, молниями били приказы. Дэвиду, ставшему «Джеймсом», было почти жаль. Только почти.
Король должен уступить место принцу. Тем более, он замечал мёртвые глаза своего сына, вставленные в чужое, почти идентичное лицо.
Серым был и разум короля: отличить сына от подделки окончательно он не смог. Может, не хотел. Подумал, что мальчишка в кои-то веки взялся за ум, прекратив распутничать в угоду королевству.
Различить вкус отравленного золота в стакане с вином оказалось ему не по силам.
Бросая последний взгляд на опускающийся в землю гроб, пропуская мимо ушей натуженные рыдания и картонные сожаления, мужчина подумал, что золото бывает и серым. Но ему не место в мире, где бессмертен красный закат.
***
Мидас ест и пьет, радуется. Серый он с головы до пят, такой обычный и неинтересный, однако рука его обращает в золото что угодно. Дэвид слушал его трескотню. Король не замечал, что хозяин замка ни разу не притронулся к еде, не отпил из золотого кубка, любезно сотворенного гостем из простого железного.
Ставший королём принц пытался сосредоточиться на предстоящем ему разговоре. Не получалось.
Новое имя, прочитанное на плакате возле замка, не давало ему покоя. Он пробовал его на вкус, перекатывал на языке, словно изысканное вино, и оно ему так нравилось, что впервые со дня смерти матери хотелось улыбнуться по-настоящему.
Белоснежка… белая и снежная… чистая… Невинное лицо, смотрящее на него с бумажного листа.
Разыскивается за убийство, которого не совершала. Он это понял сразу, как только увидел, кем она разыскивается. Регина ничего не знала о Дэвиде. Дэвид знал о ней всё, спасибо Румпелю, любившему сетовать на неумеху-ученицу.
Мидас продолжать трещать, как заведённый. Сбивал с мысли. Его дочь, ожидающая принца в карете – ключ к власти над двумя королевствами. Золото Мидаса, фальшивое и серое, как сам король, Дэвиду было не нужно и даром.
- Так вы согласны со мной, молодой король? – поинтересовался Мидас, довольный, словно кот, поглаживающий выдающееся брюшко ладонью, объятой в перчатку.
- Согласен, - не зная, с чем соглашается, молвил мужчина, утерев салфеткой уголок совершено сухих губ.
Мидас не был золотым: речи скучны, обыденны, слова старомодны и избиты. Дэвиду перехотелось устраивать представление, поэтому он решил ограничиться малой кровью. Как ему казалось.
Король положил руку на стол. Ту самую, что делает его богачом и счастливцем. С потолка упал возникший из воздуха топор. Мужчина взвыл от острой боли. Кровь впиталась в скатерть, мелко капала на пол.
Он опять хотел что-то сказать? Обвинить? Позвать помощь?
Дэвиду до смерти надоела эта пустая болтовня. До смерти короля Мидаса, разумеется.
Белоснежка была в его мыслях, когда он взял отрубленную руку и, содрав перчатку, не прикасаясь к самой коже, вытряхнул её на скулящего в агонии гостя. Чуть улыбнулся. Магия не потеряла свойств: серый Мидас обратился в чистейшее золото.
Принцесса Эбигейл ждала внизу. Его будущая жена. Смерть разлучит их так скоро…
- Бе-ло-снеж-ка, - произнёс Дэвид шепотом, спускаясь во двор к ждущей его карете.
3. Белое золото.
Белоснежка считала, что их встреча была предначертана самим перстом судьбы. Дэвид улыбался, глядя в её благодарные, слишком добрые глаза и давался диву, как девушка, познавшая горечь страданий может оставаться легковерной и наивной, словно младенец.
Стая воронов, чёрных как ночь, на столь же чёрных скакунах нагнала принцессу в глубине королевских лесов. Они кружили вокруг своей жертвы, предвкушая знатный пир: не каждый день выходишь на ту, чьей смерти жаждет сама Злая Королева. Среди перьев то и дело мелькали отблески стали, жадной до крови. Снежка была напугана, отчего белая как снег кожа обрела мертвенный оттенок, а пальцы, железной хваткой вцепившиеся в лук, не смогли натянуть тетиву – так сильно они дрожали.
Принц пришел, подобно ястребу, одним взмахом могучих крыльев разогнавшему вороное отребье. Прекрасный Принц – так окрестила его она, не зная, что говорит с королём уже двух обширных земель, простирающихся далеко-далеко и не знающих бедности и разорения. «Прекрасный Принц» - прошептала принцесса, когда он благодушно разрешил ей ютиться в его большом дворце, скрываясь от яростного гнева Злой Королевы. Прекрасный Принц – и на дне его красных глаз ей виделось солнце, чьи лучи не способны обжигать, только дарить спасительное тепло, обнимая своими лучами.
Солнце порой оставляет ожоги. Красный – цвет не только роз, но и крови. Белоснежка об этом не думала. Дэвид улыбался, когда она, вглядываясь в его лицо, благодарила своего героя за вызволение из когтей королевских стражников. Благодарила, не замечая, что у её принца когти острее меча, а улыбка немного кривая и неестественная.
Ради неё Дэвид учился улыбаться чаще. Когда-то давным-давно, ещё совсем мальчишкой, он делал это постоянно, без принуждения, без проливания чужой крови. Пас овец, пока мама – крепкая женщина с миловидным лицом, нежными руками и добрым сердцем, смотрела на него из окошка маленькой, но уютной фермы.
А потом мир стал серым, потерял все яркие краски. Он научился красить в один лишь цвет – красный, и делал это так часто, как только мог.
В ней – чёрный, алый, белый. Смоль, розы и снег. Волосы, губы и кожа.
Но всё-таки белый – самый главный её цвет, определяющий. Бела и непорочна душа Снежки, но слеп взор, не видящий отблеск теней в Прекрасном Принце. Белое золото – чистое, как слеза, дарит Дэвиду приятное чувство умиротворения.
- Джеймс, - шепчет она, присаживаясь рядом с ним на скамейку в вечернем саду, - мой бедный принц, - ласково добавляет, кладя голову на широкое мужское плечо, - мне так жаль твою невесту, Прекрасный Принц.
Эбигейл покончила с собой, не в силах принять утрату предыдущего жениха и родного отца, не так давно павшего от рук убийцы. Перерезала вены во время купания, аккурат перед брачной ночью. В светлых пшеничных волосах ещё оставались свежесорванные цветы, утопленные в крови, заполнившей ванну. Юный король пережил столько потерь… Юный король, в чьи глаза стоит взглянуть однажды – и обвинений в его адрес больше никогда не возникнет.
Юного короля не прошибает стрела, не пронзает меч, не травит яд.
Юный король. Тёмный король. Бессмертный король.
Прекрасный Принц, улыбающийся Белоснежке.
Эбигейл утонула в красном – что может быть прекраснее? Он простился с нею так скоро, без намека на сожаление. Поиски девушки, чей лик заворожил с первого взгляда, такой живой и невинный, нарисованный на бумажном плакате, занял все мысли, не оставив места скорби по убитой невесте. Убитой – и только принц знает об этом. Фактически – невесте, да, но официально – жене. Обряд совершен, пусть брачная ночь не свершилась. Оба королевства в его руках – и только тот, кому жизнь не мила, мог попытаться оспорить это.
Найти Снежку в лесах, когда в твоих руках колдовство всего мира - не так уж сложно. Дай её след королевским стервятникам, только и ждущим подачек от своей ведьмы – проще простого. Выйти из схватки с ними победителем – и взмаха руки не надо.
Дэвид проводил с ней вечера, слушая рассказы о королевстве, о птицах, о чём угодно… Слушал, и в спокойном мягком голосе принцессы ему слышался голос мамы, дающий краску цветам, траве, стенам дворца, а потом и всему Зачарованному Лесу. Голос стихал – краски угасали, но губы Снежки оставались алее роз, волосы чернее смоли, а кожа белее снега. Он смотрел на неё, замечая, как от смущения из-за столь внимательного взгляда принца, бледные щеки наливаются румянцем.
Дэвид не мог допускать порочностей на её счет – уж слишком бело золото души Белоснежки.
Иногда она уходила. На день, изредка дольше. Повидать старых друзей: гномов, Красную Шапочку и других, до кого принцу дела не было. И он отпускал, неохотно, сжимая руки до побеления в костяшках, пока девушка не замечает. Знал, что птичка вернется, боясь попасться в лапы кошки. Он всегда отпускал, а она всегда возвращалась.
До того дня.
В этот день было солнечно, хотя воздух хранил блаженную прохладу. И, хоть на небе не было и единого облачка, он чувствовал напряженный запах приближающейся бури, нависший над королевством. Перед уходом Снежка была невесела, а ведь обычно светилась счастьем. Подошла к нему и сказала на ухо, и в голосе её неслышно подрагивали слезинки:
- Я должна идти на одну важную встречу, Прекрасный, - произнесла Снежка, и прежде, чем Дэвид успел что-то ответить, робко чмокнула его в губы, не давая опомниться. – Я обязательно вернусь, только жди. Это очень важно. Это может решить судьбу моего королевства.
Она ушла, не заметив, как чуть было не потух кровавый закат, запечатанный в глазах юного короля. Но он заметил – поцелуй истинной любви, к худу это иль к добру.
Она ушла, не заметив, как над ней нависает буря. Пускает волны напряжения – а на небосводе всё светло, только Дэвид ощущает неладное шестым чувством Тёмного.
Её не было день. Два. Три. На небе по-прежнему светло, а в воздухе витает дух бури. Чёрной бури – как понял принц, бросаясь на поиски, когда было уже слишком поздно.
Чёрную бурю звали Региной – истинной королевой и истинно злой.
Вот только она не знала, что золотое солнце, облитое кровью, может рассеять любые тучи.
***
На поиски ушло мгновение. Одно серое мгновение, что для Дэвида длилось бесконечно долго. Он так привык к ярким цветам рядом – пусть к только белому, чёрному и красному. Без Белоснежки в сердце, иссушенном магией и убийствами, рваной гниющей дырой вырисовывалась тоска.
Принц явился в закат, что был налит алыми облаками в небе. Чистая и бесконечно красивая Белоснежка лежит в хрустальном гробу с безграничным умиротворением на лице. В горле – отравленное яблоко, данное королевой. Вокруг гроба – гномы, и никто не рад видеть Прекрасного Принца. Они видят солнце в его глазах таким, какое оно на самом деле. Одних парализует смятение, а самый мужественный решил высказаться за всех:
- Это ты тот… Прекрасный Принц? – произнес он имя, сплевывая на землю. Насупившийся гном с большим носом вплотную приблизился к Дэвиду, пока его братья отстаивались в сторонке. – Это из-за тебя! Из-за тебя она…
Обвинения – следствия скорби, способ выпустить пар. Гном не хотел ничего плохого, а вот Дэвид хотел. Слишком уж дорожит этими бесхребетными его Снежка. Король он всё-таки, иль навсегда все будут видеть в нём только принца?
Ворчун покраснел; большие печальные глаза чуть ли не вылезли из орбит. Дыхание перехватило у всех семерых, и только он за свою смелость вознагражден – последним, что видел гном в своей жизни, стало золотое солнце, красным гневом выжигающее душу безжалостным взглядом.
Прекрасный Принц еле тронул её губы своими – кровавому закату слишком рано опускаться за горизонт. Белоснежка будет всегда с ним – отныне и навсегда. Хочет того, или нет. Истинная любовь ему не нужна: только чарующий голос, алые губы, чёрные волосы и белая кожа.
В руке у него ценнейшая драгоценность из забытых времен, что он с мальчишеских лет носил на верёвочке, держал у самого сердца - обручальное кольцо матери. Сейчас, прежде чем девушка успела понять, что случилось, Дэвид ловко окольцевал её. На веки вечные. Теперь точно своего не упустит.
На сонном лице – радость. Принц пробудил принцессу поцелуем истинной любви.
На сонном лице – ужас. Трупы гномов лежат на траве с пустыми стеклянными глазами.
Белоснежка почувствовала кольцо. Удивившись, заглянула в глаза принца.
Кровавое золото тенями пляшет на самом дне. Как она раньше не замечала?
- Теперь ты станешь моей женой, - весело усмехнулся Дэвид, широко-широко, и усмешка у него кривоватая, но искренняя. – А Регина заплатит, не сомневайся. Заплатит так, что больше никто не попытается разлучить нас.
Он целует её, настолько нежно, насколько умеет. Без опаски – он видел, как промелькнула трещина в её глазах. Истинная любовь хрупка и фальшива – строится за взгляд, рушится за слово. Меняется страхом, ненавистью – чем угодно.
Прекрасному Принцу не нужна любовь Белоснежки – достаточно просто обладать белым золотом её чистоты.
Её губы алы, словно розы, и бутон улыбки окончательно увял, уступая место немому страху. Слепые могут прозреть, когда уже слишком поздно.
В воздухе всё ещё висит буря, чёрная буря. Буря, которой суждено утонуть в налитом кровью солнце.
4. Чёрное золото.
Он вжимает её тело в стену, такую же холодную, как и её глаза. Жадные поцелуи терзают нежную, до невозможного бледную кожу, но под толщей хрустящего первого снега таится прогорклый пепел. Стальные оковы стерли хрупкие запястья в кровь, и Дэвид, слизав алую струйку, точно одинокую красную слезу, ощутил рубиновый вкус во рту. Драгоценная сладость – приятное дополнение к остальному бесчинству.
Лязг цепей и приглушенные хрипы принца нарушали тишину темницы, но не пробивали стену, выстроенную в её голове. Маска безразличия воском застыла на лице, но в глазах, в зеркале порочной души – яд, чёрный яд, чёрное золото, плавленое и пропитанное насквозь едким гневом. Концентрированная ненависть тьмой клубится на дне, норовя просочиться наружу, вырвать сердце Дэвида, развеять его по ветру. Но даже такие густые, такие тёмные тучи, одним своим видом пророчащие великий потоп, не способны затмить кровавое, больное магией и безумием солнце.
Красные глаза – пожар, но их пламя не греет, не сжигает, лишь заставляет отраву в бездонной пропасти очей бурлить. Не имея выхода, шанса выплеснуться, та уничтожает создательницу изнутри. Дэвиду этого достаточно. Его цель – насытиться всеми цветами. Невозможно чёрный, сплавленный воедино из мести, смерти и безмерной злобы, пусть и разбавленный белым и красным, просачивается наружу.
Вкусом пепла на коже. Блеском яда в глазах.
За бурей тёмной, под тяжелыми грозовыми облаками – бесконечная холодная ночь. Без луны. Без звёзд. Тьма, холод, ненависть. Чёрное, не способное скрыться и под непогрешимой белизной.
Личико Белоснежки покорежила гримаса отвращения, на тонком острие ножа граничащего с отчаяньем. Может, огонь демонического костра не способен оставить ожог, но расплавить восковую маску отрешенности… Губы, которых он не касался поцелуем, словно даруя частичку заслуженного уважения проигравшему врагу, изогнулись в подобии торжествующей усмешки.
Дэвид закончил надругательство, отстранился. Отвесил безжизненно висящей на кандалах пленнице почтительный поклон. Он ожидал криков, дождя из оскорблений, проклятий, угроз. Но королева – всегда королева, не смотря на ситуацию, и гордость у неё воистину королевская. Тёмный принц обесчестил тело, при том даровав ей на время чужой, ненавистный облик, в угоду собственным прихотям, но стена души выстояла под натиском алых лучей. Развеять тучи удалось, но принести свет в бесконечную ночь – никогда. Жажда мести стерла все возможности ввергнуть туда тепло, грязное или искреннее – значения не имеет.
Регина вновь обрела свой облик, и чернота, на время спрятанная в белесый кокон, проявилась в прежней красе. Яд не только во взоре, в измученной улыбке, в мелких морщинках на красивом лице. Она сама – яд. Чёрное золото, похожее на ртуть.
В камере не было типичной сырости или затхлости. Было сухо, и пахло магией, которой Злая Королева лишилась.
Дэвид потонул в чёрном – не самом любимом, но, безусловно, важном цвете. Чёрный и красный между собой близки. Кровь и темнота. Много общего.
Но скоро свадьба. Их венчание. Прекрасный Принц и Белоснежка. Больше никаких отвлечений: они навсегда переплетутся, белое золото с красным. Интересно, какова же на вкус её настоящая кожа, за которой будет таиться не жжёный пепел ненависти, а хрустальная пыль разбитой вдребезги любви?
Королева, прожившая в несчастливом браке много лет, пережившая множество потерь и унижений, не пала духом. Наоборот, улыбалась холодным оскалом раненного волка, всё равно загнавшего в угол желанную жертву.
- С тобой Белоснежка будет несчастна. Она будет страдать так, как ей не снилось и в самых жутких ночных кошмарах.
Грохот захлопывающейся тяжелой двери, скорбный скрип проржавевших петель не заглушили её победоносного хохота.
У стены рядом с камерой осел окровавленный привратник, бессердечный и безжизненный. Грудная клетка разворошена, но в ней – пустота. Пустота и в погасших очах, затянутых плотными бельмами. Дэвид, проходя мимо, пнул бездыханное тело, в котором он так недавно долго и тщетно рылся, искал сердце, но безуспешно.
Грэм съехал вниз, стукнулся о порог клетки своей королевы. Его кровь багровым озером потекла по половицам, но принца это ни капельки не заботило.
Во рту у Дэвида всё еще маячит вкус пепла, а в его мыслях свадьба, после которой никто их не разлучит. Даже смерть.
5. Счастливый конец.
Зал ли хранил в себе полумрак, или полумрак хранил в себе зал - сложно сказать точно. Стены, окна тонули в бархатных занавесках: красных как розы, чёрных как ночь, и белых как снег. Солнечные лучи, как не старались, не пытались они, как не бились, не смогли проникнуть через эти плотные толщи цвета. Вместо них тусклым освещением служили свечи на праздничных столах, слабые их отблески, блуждающие по золотому полу и горящий багровым пламенем факел у главной стены, там, где под аркой стоял принц в ожидании Белоснежки.
Гости тихо перешептывались в холодной, почти неживой тишине. Шуршали подолы платьев; изредка звенели бокалы, случайно задетые в темноте неуклюжим движением чьей-то руки. Дэвид не волновался. Взглядом ярким, налитым кровью, точно закат на их дне распалился, и вместе с тенями проник наружу, окидывал толпу. То и дело в ней мелькали знакомые черты: золотая рука, безумный болотный отблеск глаз, волчий охотничий взор. Мимолетным видением они являлись ему, грезились наяву, а потом вновь погружались в почти кромешную, тяжелую, чуть ли не осязаемую тьму.
Призраки присутствовали на свадьбе. Призраки пришли разделить с ним его счастье, его триумф. И каждый из них, каким бы серым он ни был при жизни, невозможно ярко отливал красным перед тем, как снова слиться с людьми. Дэвид бережно выращивал розы смерти, кровавые, питающиеся жизнями. Теперь они, рубиновые бутоны его победы, драгоценные и мертвые, пришли разделить счастье принца. И он улыбался, так широко, как никогда раньше.
Громом открылись дубовые двери, прорезав тишину, а потом заставив заглохнуть все остальные звуки. Невеста вошла. Вместе с ней в зал влился свет, весенним ручейком пробившись наружу. Лицо Белоснежки пустое; пуста и грудная клетка. Сердце бешено клокочет в шкатулке, трепещет от боли, от ужаса, пока его обладательница холоднее льда, белее снега, а эмоции её столь же теплы.
Они стояли вместе; факел бросал на них алый свет, а от тел молодой пары ответвлялись бесконечно длинные тени, тянущиеся до самых столов. Вечно молодой пары. Принц, тёмный принц, маг и король, одарил Снежку вечной молодостью. Сохранить ей жизнь, оберегать её он клянется пред лицами богов и людей, пред всеми и каждым. Священник заканчивает речь, стараясь не встречаться взглядом с женихом, боясь, что солнце, сияющее в них, выжжет его глаза, оставив скорбные пустые глазницы.
- И пусть смерть никогда не разлучит вас.
- Не разлучит, - насмехается Дэвид, надевая кольцо на тонкий аккуратный палец своей жены.
Их поцелуй холодный и горячий, снег и огонь, пылающие руины ада и вечная бездушная мерзлота. Она белая, белая и безжизненная, такая яркая, бессердечная, а Дэвиду до жути нравятся яркие цвета.
А яркие - не значит живые.
Они сели за стол, когда аплодисменты стихли, словно разрешая разорвать поцелуй. Гости вокруг ели и пели, смеялись, болтали, шептались, но запах страха витал вокруг так же четко, как аромат жаренной утки, печеных яблок и прочих яств, под которыми ломятся столы.
- У меня для тебя есть подарок, любимая, - гордо сообщил Дэвид.
Но Белоснежка уже заметила.
Она зашла в зал, ведомая под руки стражниками. Фиолетовое платье, чёрные глаза и полный ненависти ядовитый взгляд. Идеальная прическа, ровный макияж, а под ними - синяки, рубцы, впалые щеки и острые скулы. Регина - королева, без королевства и без короны, связанная и схваченная, но не сломленная.
- Она станцует нам последний танец.
И Белоснежка ничего не сказала.
Ничего не почувствовала.
Белоснежка - ничего. Ничто. Внутри - бесцветное, снаружи - белое, чёрное, красное.
А Регина - буря, чёрная внутри и снаружи, покрытая копотью боли, пеплом мести и жаждой чужих страданий. Она высасывала радость других, чтобы на жалкие секунды дыра в её собственном сердце не выла, не обливалась кровавыми слезами.
Железные горячие туфли поставлены перед нею. Раскаленный металл шипит. Валит пар. Она безмолвно, не сопротивляясь, не страшась неминуемой участи, ставит ноги внутрь. Регина смотрит на Белоснежку, а Белоснежка смотрит на неё. Регина улыбается, и, даже когда лицо исказилось нечеловеческой агонией, взгляд тёмных очей продолжал улыбаться за неё.
Когда Регина пала замертво, по щеке Белоснежки покатилась слеза. Пустая, лишенная эмоций, показалась сама собою.
Костёр в глазах принца сегодня пылал, пропитанный чёрной бурей, поглотивший белый снег. Дэвид поднял бокал, и все остальные подняли, кроме молодой супруги, пока тело Злой Королевы уносили через ворота.
- За долго и счастливо! - сказал он.
- За долго и счастливо! - вторил зал.
- За долго и счастливо... - скупо прошептала под нос Белоснежка.
И жили они долго. Вечно. И один из них даже счастливо.
Автор: JustNobody
Фэндом: Однажды в сказке
Пэйринг или персонажи: dark!Прекрасный/Снежка, dark!Прекрасный/Регина, Румпельштильцхен, Мидас, принц Джеймс
Рейтинг: R
Жанры: Гет, Ангст, Драма, Фэнтези, Даркфик, AU, Эксперимент
Предупреждения: Смерть персонажа, OOC, Насилие, Изнасилование
Размер: Мини, 5240 слов
Статус: закончен
Описание:
Дэвиду до жути нравились яркие цвета.
Посвящение:
Невеста Роз, до которой мне никогда не дорасти.
alfranZa, спасибо за тёплые слова)
Примечания автора:
Я дебил... *унесло*
Слишком далеко унесло.
1. Красное золото.
Улицы холодны и неприветливы. Лица прохожих почти такие же: безразличные, одинаковые, мрачнее туч на вечернем небе. Бьющие в нос запахи земли, отходов и прокисшего пива объяли каждый проулок мелкого городишки, становясь его тенью. Подобный аромат гнилья источает и люд, снующий, словно крысы в канавах, туда-сюда по небольшим грязным сельским дорогам.
У мальчика, сидящего на дереве, лиловый синяк на скуле и изодранная в лохмотья одежда. У мальчика в тонких, словно черенки швабры, руках чужой кошелек и охотничий нож за пазухой. У мальчика взгляд брошенного стаей волка и поджатые губы. Мальчик уже не улыбался, так давно, так давно…
Лезвие ножа чисто, как чиста дева до брачной ночи. Но вот под ногтями у парня – грязь, с примешанным легким багрянцем, в закатной мгле почти чёрным.
От него пахнет отчаяньем, идущим из недр уже недетской души, пылью и намеком на застарелую кровь.
Прохожие идут по своим низменным делам. Пьяницы - в таверну, чтобы набить брюхо, залить глаза и найти хоть немного тепла в объятьях падшей женщины. Усталые рабочие - домой, чтобы заснуть долгожданным безликим сном, о котором будут мечтать и завтра, напрягая мышцы и стирая пот со лба во время тяжелого труда.
Он спрыгнул с высокого дерева, вступая в скудную армию безликой толпы. Им всем плевать на маленького изголодавшегося бродягу. Было всё равно и будет. До тех пор, разумеется, пока его нож не встретит их горло, или цепкие пальцы не обчистят карманы как липку.
Люди для него все в сером цвете. Кто-то в спешке задевает рукой его голову, но вместо извинений – пренебрежительное фырканье и поток оскорблений. Мальчик цепляется глазами за незнакомца с дурными манерами, размышляя, стоит ли окрасить его в красный. Вспоминает, что прошло слишком мало времени с прошлого раза. Ладонь уже не тянется к таящемуся за пазухой оружию. Если разлагающийся в дрёме город проснется от убийств раньше, чем надо, то ему придется сейчас же искать новое убежище, кишащее серыми крысами без сострадания в глубоких морщинах, без нежности в огрубевших руках.
Он так привык красить в красный серую скуку, очищая мир от скучных людей со скучными жизнями. Его жертвы все, как одна: одинокие, озлобленные на всех вокруг. Им не было плевать на мальчишку с пустыми глазами, на дне которых плескались краски, незаметные для глупых слепцов. Они издевались над сиротой, стремясь показать самим себе, что они могут быть выше других. Серые ублюдки, серые крысы. Вставали на него, придавливали ногой к твёрдой земле. И, пока жалкое подобие человека смеялось, отбрасывая на прижатого мальчика тень, он резко свергал их с пьедестала. Победным звоном отдавался в ушах звук ножа, прорезающего плоть. Красная кровь заливала реками слабаков. Красное закрывало бесстрастными волнами серое, топя его под собой.
Дэвиду до жути нравились яркие цвета.
- Подойди-ка сюда, дорогуша.
Он услышал шёпот, тихий и скрипучий, но при этом перекрывший шум улиц, словно по волшебству. В проулке между кузней и заброшенным домом с просевшим крыльцом и заколоченными окнами, мёртвым взглядом сопровождающими прохожих, стоял человек. Мальчик был умен не по годам: знал, что к чужакам приближаться не стоит, особенно, если тебя подзывают в безлюдное место. У мужчины, скрывающегося под балахоном, безумный взгляд и искрящаяся кожа.
Золото стало решающим фактом.
Дэвид подошел к нему. Бесцветным голосом взрослого молвил:
- Чего ты хочешь?
- Я искал тебя с тех пор, как выяснил, что твои родители оставили тебя в этом мире одного, мой дорогой. Так жаль их, дитя, так жаль, - вымолвил он, прикладывая ладонь к груди. Сочувствия и крупицы не слышалось. – Ты мне нужен, Дэвид. Долгие поиски окончены.
Ладонь незнакомца хотела приютиться на плече сиротки. Тот отдернул его в последний момент. В глубине холодных мальчишеских глаз неохотно шевельнулась искра интереса.
- Кто ты? Откуда знаешь меня?
Множество вопросов плели запутанный клубок в голове. С языка сошли только самые важные. Дэвид не любил пустую болтовню.
Румпельштильцхен проникся уважением: это за него говорила усмешка, обрамляющая чешуйчатые губы. Но ещё и раздражение терзало его, заставляя жестикулировать быстрее обычного.
- Меня зовут Румпельштильцхен, дорогуша. И я могу предложить тебе кров, еду и питье. Ты важный мальчик, Дэвид. Важнее, чем только можешь себе представить.
- Какое длинное имя, - без насмешки сказал мальчик, делая уверенный шаг вперёд.
Золото маняще блестело, притягивая к себе тени, живущие внутри Дэвида. Глаза – зеркало души. В глади стекла отголоском мелькнуло золото. Он бы не доверился серому, но вот золотому… Мальчику нравились яркие цвета, больше всего, пожалуй.
- Я пойду с тобой, Румпельштильцхен, - без единой запинки выдал мальчонка, протягивая руку магу.
Мужчина захихикал, как-то наигранно, словно шут, рассказавший королю сатирический анекдот.
- Такой смелый и умный мальчик, - улыбнулся он, на мгновение явив покрытые налётом гнили зубы. – Возможно, я даже не стану искать тебе новый дом. Если тебе, конечно, у меня понравится.
Их взгляды столкнулись. Коса зашла на камень. Мальчик не моргал. Колдун тоже. Губы Дэвида изогнулись, но фальшиво, будто некто пришил их нитями к лицу, задавая нужную форму.
- Посмотрим, - только и успел сказать парень прежде, чем их пальцы сцепились.
Туман, пожравший мужчину и мальчика затейливыми клубами, оказался тёмно-тёмно фиолетовым. Золотой… Фиолетовый… Дэвид понял, что не жалеет о своём решении ещё тогда. Красный с серым всегда могут подождать, как нож ждал за пазухой очередного звёздного часа.
***
Румпель возился с соломой; колесо прялки привычно крутилось, и тихое размеренное поскрипывание помогало расслабиться. Свет опускающегося за горизонт солнца пролезал сквозь припорошенные пылью окна. Без Белль тут сделалось холодно и пусто, как было раньше.
Но у Румпеля ещё остался мальчик. Его маленькая гордость. Его золотой мальчик. Маг полюбил кровожадность Дэвида, как только заглянул в омуты жестоких детских глаз. Полюбил сильнее, чем следовало. Полюбил недостаточно, чтобы перекрыть память о Бэйе.
Он приходил бесшумно, как призрак. Мужчина, бывший для иссохшего сердца Тёмного всё тем же оборванцем с ножом за пазухой и волчьим взглядом, подошел к прялке. Как из сена Румпель прял золото, так и из пастуха смог сотворить принца, даже большего, чем стал его брат, выросший в королевской семье. Дэвид учился, погружаясь в книги с головой. Дэвид обращался с мечом лучше любого воина, ездил на коне мастерски, будто родился в седле. Тёмный гордился им – этот экземпляр, слепленный его руками, в отличие от Регины, не обладал магией. Зато награждён умом. Исключительным и холодным, как остывший труп.
Румпель любил мальчика с плясавшими на дне глаз тенями. Иной раз ему чудилось, что среди них тускло мелькает золото.
- Отец… - начал Дэвид, как-то странно ухмыляясь.
По спине Румпеля прошелся мерными шагами холодок. Мальчик так редко улыбался, так редко…
- Я же просил не отвлекать меня, - прошипел колдун, но за маской злости прослеживалась неясная тревога. – Чего тебе надо, Дэвид?
- Ты сказал, что королевство моего брата станет моим, - констатировал он. Руки были сомкнуты за крепкой спиной; маг не видел их. – Но я подумал и решил, что этого недостаточно.
- Подожди, пока король Джордж погрызется с Мидасом, дорогуша – сможешь взять королевство тёпленьким, самый смак застанешь. С корочкой и на блюдечке с голубой каемочкой, - нервно пропел Румпель, теряя интерес к своему любимому делу.
- Я не об этом, - сказал парень, смущенно опустив взгляд в пол. Улыбнулся. Тёмному магу стало как-то не по себе, словно закат наступит, но рассвета за ним не последует. – Помнишь, как ты отказался учить меня магии?
- У магии всегда есть цена, молодой человек, - сухой голос звучал неубедительно. Внимание отказывалось возвращаться к прялке; солома то и дело выскальзывала из длинных пальцев.
- Именно, отец, - ухмыльнулся Дэвид, широко-широко. – Пришло время платить.
Золотой мальчик с самого начала был шустрым, смелым и беспощадным. Кинжал вонзился в спину так быстро, что осуждение с ошеломлением не облеклись в слова – только в предсмертные хрипы. Закатное солнце отбрасывало тени на стенах. Холодные жёлтые тени с примесью красного, тлеющего огнями у самого горизонта. Нет… то не жёлтый, а золотой.
Холодный волчий взгляд без толики жалости смотрел магу в угасающие глаза. Румпель терял силу: она утекала из тела вместе с потоками крови, стекающими вниз по прялке, орошающими сено, покрывшими тонким слоем руки Дэвида.
На дне плясали тени: красные – не золотые. Мальчик… Золотой мальчик. Золотой, и золото это было красным.
Дэвид с отвращением отбросил тело Румпеля. Оно потеряло чешуйчатый перелив, стало ровным и человеческим. Обычным. Серым, окрашенным в красный цвет.
Золотой мальчик… Он не стал золотым в прямом смысле: кожа не обрела тот вид, что был у приемного отца. Но глаза… Радужки налились красным. Красным золотом, облекшим душу в кровавый холодный закат.
Конечно, маг не за что не раскрыл бы тайну своего могущества Дэвиду. Но Белль знала. Глупая пташка прощебеталась, после занятной беседы. Он зарыл её под стенами замка, а Румпель обвинил во всём Регину. Тогда Дэвид почти улыбнулся, но только почти.
Румпельштильцхен был хорошим отцом. Пожалуй, он похоронит его рядом с Белль. Красавица и Чудовище вместе в вечности.
А закат продолжался, находя своё точное отражение во взгляде Дэвида.
2. Серое золото.
По постоялому двору разливались вульгарная громкая музыка. Мужланы танцевали, пели и горланили во все глотку хвалебные оды, поднимая мутноватые бокалы за принца. Джеймс стоял посреди них с мечом в одной руке и распутной девкой в другой. Рьяно кричал, вскидывая лезвие вверх. Тщеславие янтарным ручьем лилось из его голоса, пока мёд с пивом разливались по граненым кружкам.
Он привык, что в его честь закатывают торжество. Лицо, покрывшееся пьяным румянцем, излучало самодовольство, подобно первым лучам солнца после выигранной битвы.
Мёд, налитый светом двора, стекал по гладко выбритому подбородку. Джеймс улыбался, а незнакомая красотка с порочным телом опробовала эту улыбку на вкус. Её губы казались слаще нектара. Вкус победы – вот что это такое.
Она манила. Женщины часто манили его. Таких покорных и догадливых девушек принц любил. Джек думала о себе слишком много, и когда она цеплялась из последних сил за свою никчемную жизнь, Джеймс не протянул ей руку помощи. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Женщины, по его мнению, должны ублажать. Драться – прерогатива мужская. Воинская.
- Пойдем отсюда, о, мой принц… - томно прошептала она ему на ухо, обласкав теплым воздухом чувствительную кожу шеи. – Тут так много людей, так много… Я хочу побыть с тобой наедине. Хочу показать тебе кое-что.
Лукавая улыбка. Глубокий вырез. Похотливый взгляд. Вечер обещал быть долгим и весьма приятным.
- Пошли, красавица, - немедля согласился принц, и не капли смущения не было в его голосе.
Коридоры двора так темны – дальше собственного носа не видно не зги. Удивительно, ведь совсем рядом льется шумная песня, лучится свет, ключом бьет жизнь. А около комнат почти полный мрак. Звуки празднества кажутся далекими, как тающая на утреннем небе луна. Джеймс только рад: тьма раскрепощает тело, освобождает дух от оков морали и навязанного принцам этикета. Он впечатывает блудницу в стену, кусая её сладкие губы в кровь. От этого поцелуй становится ещё слаще. Пока она елозит по стене чуть дрожащими ладонями, пытаясь нащупать дверную ручку, закаленные в этом деле пальцы мужчины расшнуровывали корсет, отстёгивали нижние юбки, не спрашивая разрешения у объекта страсти.
Девушка охала, то от боли, то от наслаждения. Раздался щелчок приоткрывшегося замка. Каким-то неведомым образом она ловко, словно угорь, выскользнула из объятий. Дверь захлопнулась с той стороны. Принц тяжело дышал, со всей дури упершись руками в стену. Негодование исказило самовлюбленное личико.
- Входи, мой принц, я уже готова… Тебя ждёт сюрприз, - через секунду, а может быть две, раздался сладкий-сладкий голосок пташки по ту сторону преграды.
Принц, томимый удивлением и ожиданием, вошел. Вскочил, словно оголодавший волк, выслеживающий жертву. Глаза его налились ужасом, таким светлым и чистым, как рассветная мгла. Страх – единственное непорочное, что в нем еще теплилось.
Блудница обнимала его. Другого его. Другой небрежно махнул рукой – девушка растворилась в фиолетовом тумане. Другой повернулся, и на губах играла усмешка. Дэвид стал улыбаться чаще. Видимо, по той же причине, по которой Румпель так часто вел себя, словно дешевый бродячий актер.
Джеймс протёр глаза. Может, мёд залил его разум? Мужчина с охотничьим ножом в руках – призрак из кривого зеркала. Почти такой же, как и он, но эти глаза… Они налиты кровавым закатом, предвещающим поражение.
С Джеймсом не могло происходить такое. Он – победитель. Он – воин. Не жертва.
У Дэвида блуждали совсем иные мысли на этот счёт.
- Ну, привет, братец, - наигранно весело сказало ему отражение, делая несколько шагов навстречу. – Вижу, удивлен? Не рад меня видеть?
Джеймса парализовал страх. Не было сил отвернуться. Меч… Меч остался там же, где и осушенная до дна кружка с мёдом. В ножнах он наткнулся на одну лишь пустоту.
- Ты… кто ты? – хриплым, совсем не своим голосом выдохнул принц.
- Я – это ты. Теперь, - невозмутимо холодно ответило отражение.
Отражение было кривым. Неправильным. Его глаза… Эти глаза такие… Красные… Отчего же в них мерещится золото, тенями блуждающее на дне. Отражение души?
Дэвид в последний раз ухмыльнулся – душа его брата серее серой. А кровь такая же красная, как и у всех.
Джеймс был парализован не страхом – магией. Нож приятно, немного хрустящее прорезал плоть. Эта музыка была по душе Дэвиду куда больше той дряни, что играла в постоялом дворе.
Ещё один взмах руки – одежда принца перенеслась на нового Тёмного. И глаза. Нужно спрятать глаза. Ну, а спрятать труп – дело взмаха другой руки.
Когда он вышел, люди принца не заметили разницы. Вот только глаза… Они, вроде, его. Тот же блеск, то же самодовольство, налитое солнечным блеском. Вот только какой-то стеклянный взгляд. Неживой.
Серый рассвет проиграл кровавому закату.
Песенка Джеймса нынче спета.
***
Король Джордж был серым, но не таким, как все. Свинцовой тучей, наводящей страх на всех, кто боялся гроз и дождя. Громом звучал голос, молниями били приказы. Дэвиду, ставшему «Джеймсом», было почти жаль. Только почти.
Король должен уступить место принцу. Тем более, он замечал мёртвые глаза своего сына, вставленные в чужое, почти идентичное лицо.
Серым был и разум короля: отличить сына от подделки окончательно он не смог. Может, не хотел. Подумал, что мальчишка в кои-то веки взялся за ум, прекратив распутничать в угоду королевству.
Различить вкус отравленного золота в стакане с вином оказалось ему не по силам.
Бросая последний взгляд на опускающийся в землю гроб, пропуская мимо ушей натуженные рыдания и картонные сожаления, мужчина подумал, что золото бывает и серым. Но ему не место в мире, где бессмертен красный закат.
***
Мидас ест и пьет, радуется. Серый он с головы до пят, такой обычный и неинтересный, однако рука его обращает в золото что угодно. Дэвид слушал его трескотню. Король не замечал, что хозяин замка ни разу не притронулся к еде, не отпил из золотого кубка, любезно сотворенного гостем из простого железного.
Ставший королём принц пытался сосредоточиться на предстоящем ему разговоре. Не получалось.
Новое имя, прочитанное на плакате возле замка, не давало ему покоя. Он пробовал его на вкус, перекатывал на языке, словно изысканное вино, и оно ему так нравилось, что впервые со дня смерти матери хотелось улыбнуться по-настоящему.
Белоснежка… белая и снежная… чистая… Невинное лицо, смотрящее на него с бумажного листа.
Разыскивается за убийство, которого не совершала. Он это понял сразу, как только увидел, кем она разыскивается. Регина ничего не знала о Дэвиде. Дэвид знал о ней всё, спасибо Румпелю, любившему сетовать на неумеху-ученицу.
Мидас продолжать трещать, как заведённый. Сбивал с мысли. Его дочь, ожидающая принца в карете – ключ к власти над двумя королевствами. Золото Мидаса, фальшивое и серое, как сам король, Дэвиду было не нужно и даром.
- Так вы согласны со мной, молодой король? – поинтересовался Мидас, довольный, словно кот, поглаживающий выдающееся брюшко ладонью, объятой в перчатку.
- Согласен, - не зная, с чем соглашается, молвил мужчина, утерев салфеткой уголок совершено сухих губ.
Мидас не был золотым: речи скучны, обыденны, слова старомодны и избиты. Дэвиду перехотелось устраивать представление, поэтому он решил ограничиться малой кровью. Как ему казалось.
Король положил руку на стол. Ту самую, что делает его богачом и счастливцем. С потолка упал возникший из воздуха топор. Мужчина взвыл от острой боли. Кровь впиталась в скатерть, мелко капала на пол.
Он опять хотел что-то сказать? Обвинить? Позвать помощь?
Дэвиду до смерти надоела эта пустая болтовня. До смерти короля Мидаса, разумеется.
Белоснежка была в его мыслях, когда он взял отрубленную руку и, содрав перчатку, не прикасаясь к самой коже, вытряхнул её на скулящего в агонии гостя. Чуть улыбнулся. Магия не потеряла свойств: серый Мидас обратился в чистейшее золото.
Принцесса Эбигейл ждала внизу. Его будущая жена. Смерть разлучит их так скоро…
- Бе-ло-снеж-ка, - произнёс Дэвид шепотом, спускаясь во двор к ждущей его карете.
3. Белое золото.
Белоснежка считала, что их встреча была предначертана самим перстом судьбы. Дэвид улыбался, глядя в её благодарные, слишком добрые глаза и давался диву, как девушка, познавшая горечь страданий может оставаться легковерной и наивной, словно младенец.
Стая воронов, чёрных как ночь, на столь же чёрных скакунах нагнала принцессу в глубине королевских лесов. Они кружили вокруг своей жертвы, предвкушая знатный пир: не каждый день выходишь на ту, чьей смерти жаждет сама Злая Королева. Среди перьев то и дело мелькали отблески стали, жадной до крови. Снежка была напугана, отчего белая как снег кожа обрела мертвенный оттенок, а пальцы, железной хваткой вцепившиеся в лук, не смогли натянуть тетиву – так сильно они дрожали.
Принц пришел, подобно ястребу, одним взмахом могучих крыльев разогнавшему вороное отребье. Прекрасный Принц – так окрестила его она, не зная, что говорит с королём уже двух обширных земель, простирающихся далеко-далеко и не знающих бедности и разорения. «Прекрасный Принц» - прошептала принцесса, когда он благодушно разрешил ей ютиться в его большом дворце, скрываясь от яростного гнева Злой Королевы. Прекрасный Принц – и на дне его красных глаз ей виделось солнце, чьи лучи не способны обжигать, только дарить спасительное тепло, обнимая своими лучами.
Солнце порой оставляет ожоги. Красный – цвет не только роз, но и крови. Белоснежка об этом не думала. Дэвид улыбался, когда она, вглядываясь в его лицо, благодарила своего героя за вызволение из когтей королевских стражников. Благодарила, не замечая, что у её принца когти острее меча, а улыбка немного кривая и неестественная.
Ради неё Дэвид учился улыбаться чаще. Когда-то давным-давно, ещё совсем мальчишкой, он делал это постоянно, без принуждения, без проливания чужой крови. Пас овец, пока мама – крепкая женщина с миловидным лицом, нежными руками и добрым сердцем, смотрела на него из окошка маленькой, но уютной фермы.
А потом мир стал серым, потерял все яркие краски. Он научился красить в один лишь цвет – красный, и делал это так часто, как только мог.
В ней – чёрный, алый, белый. Смоль, розы и снег. Волосы, губы и кожа.
Но всё-таки белый – самый главный её цвет, определяющий. Бела и непорочна душа Снежки, но слеп взор, не видящий отблеск теней в Прекрасном Принце. Белое золото – чистое, как слеза, дарит Дэвиду приятное чувство умиротворения.
- Джеймс, - шепчет она, присаживаясь рядом с ним на скамейку в вечернем саду, - мой бедный принц, - ласково добавляет, кладя голову на широкое мужское плечо, - мне так жаль твою невесту, Прекрасный Принц.
Эбигейл покончила с собой, не в силах принять утрату предыдущего жениха и родного отца, не так давно павшего от рук убийцы. Перерезала вены во время купания, аккурат перед брачной ночью. В светлых пшеничных волосах ещё оставались свежесорванные цветы, утопленные в крови, заполнившей ванну. Юный король пережил столько потерь… Юный король, в чьи глаза стоит взглянуть однажды – и обвинений в его адрес больше никогда не возникнет.
Юного короля не прошибает стрела, не пронзает меч, не травит яд.
Юный король. Тёмный король. Бессмертный король.
Прекрасный Принц, улыбающийся Белоснежке.
Эбигейл утонула в красном – что может быть прекраснее? Он простился с нею так скоро, без намека на сожаление. Поиски девушки, чей лик заворожил с первого взгляда, такой живой и невинный, нарисованный на бумажном плакате, занял все мысли, не оставив места скорби по убитой невесте. Убитой – и только принц знает об этом. Фактически – невесте, да, но официально – жене. Обряд совершен, пусть брачная ночь не свершилась. Оба королевства в его руках – и только тот, кому жизнь не мила, мог попытаться оспорить это.
Найти Снежку в лесах, когда в твоих руках колдовство всего мира - не так уж сложно. Дай её след королевским стервятникам, только и ждущим подачек от своей ведьмы – проще простого. Выйти из схватки с ними победителем – и взмаха руки не надо.
Дэвид проводил с ней вечера, слушая рассказы о королевстве, о птицах, о чём угодно… Слушал, и в спокойном мягком голосе принцессы ему слышался голос мамы, дающий краску цветам, траве, стенам дворца, а потом и всему Зачарованному Лесу. Голос стихал – краски угасали, но губы Снежки оставались алее роз, волосы чернее смоли, а кожа белее снега. Он смотрел на неё, замечая, как от смущения из-за столь внимательного взгляда принца, бледные щеки наливаются румянцем.
Дэвид не мог допускать порочностей на её счет – уж слишком бело золото души Белоснежки.
Иногда она уходила. На день, изредка дольше. Повидать старых друзей: гномов, Красную Шапочку и других, до кого принцу дела не было. И он отпускал, неохотно, сжимая руки до побеления в костяшках, пока девушка не замечает. Знал, что птичка вернется, боясь попасться в лапы кошки. Он всегда отпускал, а она всегда возвращалась.
До того дня.
В этот день было солнечно, хотя воздух хранил блаженную прохладу. И, хоть на небе не было и единого облачка, он чувствовал напряженный запах приближающейся бури, нависший над королевством. Перед уходом Снежка была невесела, а ведь обычно светилась счастьем. Подошла к нему и сказала на ухо, и в голосе её неслышно подрагивали слезинки:
- Я должна идти на одну важную встречу, Прекрасный, - произнесла Снежка, и прежде, чем Дэвид успел что-то ответить, робко чмокнула его в губы, не давая опомниться. – Я обязательно вернусь, только жди. Это очень важно. Это может решить судьбу моего королевства.
Она ушла, не заметив, как чуть было не потух кровавый закат, запечатанный в глазах юного короля. Но он заметил – поцелуй истинной любви, к худу это иль к добру.
Она ушла, не заметив, как над ней нависает буря. Пускает волны напряжения – а на небосводе всё светло, только Дэвид ощущает неладное шестым чувством Тёмного.
Её не было день. Два. Три. На небе по-прежнему светло, а в воздухе витает дух бури. Чёрной бури – как понял принц, бросаясь на поиски, когда было уже слишком поздно.
Чёрную бурю звали Региной – истинной королевой и истинно злой.
Вот только она не знала, что золотое солнце, облитое кровью, может рассеять любые тучи.
***
На поиски ушло мгновение. Одно серое мгновение, что для Дэвида длилось бесконечно долго. Он так привык к ярким цветам рядом – пусть к только белому, чёрному и красному. Без Белоснежки в сердце, иссушенном магией и убийствами, рваной гниющей дырой вырисовывалась тоска.
Принц явился в закат, что был налит алыми облаками в небе. Чистая и бесконечно красивая Белоснежка лежит в хрустальном гробу с безграничным умиротворением на лице. В горле – отравленное яблоко, данное королевой. Вокруг гроба – гномы, и никто не рад видеть Прекрасного Принца. Они видят солнце в его глазах таким, какое оно на самом деле. Одних парализует смятение, а самый мужественный решил высказаться за всех:
- Это ты тот… Прекрасный Принц? – произнес он имя, сплевывая на землю. Насупившийся гном с большим носом вплотную приблизился к Дэвиду, пока его братья отстаивались в сторонке. – Это из-за тебя! Из-за тебя она…
Обвинения – следствия скорби, способ выпустить пар. Гном не хотел ничего плохого, а вот Дэвид хотел. Слишком уж дорожит этими бесхребетными его Снежка. Король он всё-таки, иль навсегда все будут видеть в нём только принца?
Ворчун покраснел; большие печальные глаза чуть ли не вылезли из орбит. Дыхание перехватило у всех семерых, и только он за свою смелость вознагражден – последним, что видел гном в своей жизни, стало золотое солнце, красным гневом выжигающее душу безжалостным взглядом.
Прекрасный Принц еле тронул её губы своими – кровавому закату слишком рано опускаться за горизонт. Белоснежка будет всегда с ним – отныне и навсегда. Хочет того, или нет. Истинная любовь ему не нужна: только чарующий голос, алые губы, чёрные волосы и белая кожа.
В руке у него ценнейшая драгоценность из забытых времен, что он с мальчишеских лет носил на верёвочке, держал у самого сердца - обручальное кольцо матери. Сейчас, прежде чем девушка успела понять, что случилось, Дэвид ловко окольцевал её. На веки вечные. Теперь точно своего не упустит.
На сонном лице – радость. Принц пробудил принцессу поцелуем истинной любви.
На сонном лице – ужас. Трупы гномов лежат на траве с пустыми стеклянными глазами.
Белоснежка почувствовала кольцо. Удивившись, заглянула в глаза принца.
Кровавое золото тенями пляшет на самом дне. Как она раньше не замечала?
- Теперь ты станешь моей женой, - весело усмехнулся Дэвид, широко-широко, и усмешка у него кривоватая, но искренняя. – А Регина заплатит, не сомневайся. Заплатит так, что больше никто не попытается разлучить нас.
Он целует её, настолько нежно, насколько умеет. Без опаски – он видел, как промелькнула трещина в её глазах. Истинная любовь хрупка и фальшива – строится за взгляд, рушится за слово. Меняется страхом, ненавистью – чем угодно.
Прекрасному Принцу не нужна любовь Белоснежки – достаточно просто обладать белым золотом её чистоты.
Её губы алы, словно розы, и бутон улыбки окончательно увял, уступая место немому страху. Слепые могут прозреть, когда уже слишком поздно.
В воздухе всё ещё висит буря, чёрная буря. Буря, которой суждено утонуть в налитом кровью солнце.
4. Чёрное золото.
Он вжимает её тело в стену, такую же холодную, как и её глаза. Жадные поцелуи терзают нежную, до невозможного бледную кожу, но под толщей хрустящего первого снега таится прогорклый пепел. Стальные оковы стерли хрупкие запястья в кровь, и Дэвид, слизав алую струйку, точно одинокую красную слезу, ощутил рубиновый вкус во рту. Драгоценная сладость – приятное дополнение к остальному бесчинству.
Лязг цепей и приглушенные хрипы принца нарушали тишину темницы, но не пробивали стену, выстроенную в её голове. Маска безразличия воском застыла на лице, но в глазах, в зеркале порочной души – яд, чёрный яд, чёрное золото, плавленое и пропитанное насквозь едким гневом. Концентрированная ненависть тьмой клубится на дне, норовя просочиться наружу, вырвать сердце Дэвида, развеять его по ветру. Но даже такие густые, такие тёмные тучи, одним своим видом пророчащие великий потоп, не способны затмить кровавое, больное магией и безумием солнце.
Красные глаза – пожар, но их пламя не греет, не сжигает, лишь заставляет отраву в бездонной пропасти очей бурлить. Не имея выхода, шанса выплеснуться, та уничтожает создательницу изнутри. Дэвиду этого достаточно. Его цель – насытиться всеми цветами. Невозможно чёрный, сплавленный воедино из мести, смерти и безмерной злобы, пусть и разбавленный белым и красным, просачивается наружу.
Вкусом пепла на коже. Блеском яда в глазах.
За бурей тёмной, под тяжелыми грозовыми облаками – бесконечная холодная ночь. Без луны. Без звёзд. Тьма, холод, ненависть. Чёрное, не способное скрыться и под непогрешимой белизной.
Личико Белоснежки покорежила гримаса отвращения, на тонком острие ножа граничащего с отчаяньем. Может, огонь демонического костра не способен оставить ожог, но расплавить восковую маску отрешенности… Губы, которых он не касался поцелуем, словно даруя частичку заслуженного уважения проигравшему врагу, изогнулись в подобии торжествующей усмешки.
Дэвид закончил надругательство, отстранился. Отвесил безжизненно висящей на кандалах пленнице почтительный поклон. Он ожидал криков, дождя из оскорблений, проклятий, угроз. Но королева – всегда королева, не смотря на ситуацию, и гордость у неё воистину королевская. Тёмный принц обесчестил тело, при том даровав ей на время чужой, ненавистный облик, в угоду собственным прихотям, но стена души выстояла под натиском алых лучей. Развеять тучи удалось, но принести свет в бесконечную ночь – никогда. Жажда мести стерла все возможности ввергнуть туда тепло, грязное или искреннее – значения не имеет.
Регина вновь обрела свой облик, и чернота, на время спрятанная в белесый кокон, проявилась в прежней красе. Яд не только во взоре, в измученной улыбке, в мелких морщинках на красивом лице. Она сама – яд. Чёрное золото, похожее на ртуть.
В камере не было типичной сырости или затхлости. Было сухо, и пахло магией, которой Злая Королева лишилась.
Дэвид потонул в чёрном – не самом любимом, но, безусловно, важном цвете. Чёрный и красный между собой близки. Кровь и темнота. Много общего.
Но скоро свадьба. Их венчание. Прекрасный Принц и Белоснежка. Больше никаких отвлечений: они навсегда переплетутся, белое золото с красным. Интересно, какова же на вкус её настоящая кожа, за которой будет таиться не жжёный пепел ненависти, а хрустальная пыль разбитой вдребезги любви?
Королева, прожившая в несчастливом браке много лет, пережившая множество потерь и унижений, не пала духом. Наоборот, улыбалась холодным оскалом раненного волка, всё равно загнавшего в угол желанную жертву.
- С тобой Белоснежка будет несчастна. Она будет страдать так, как ей не снилось и в самых жутких ночных кошмарах.
Грохот захлопывающейся тяжелой двери, скорбный скрип проржавевших петель не заглушили её победоносного хохота.
У стены рядом с камерой осел окровавленный привратник, бессердечный и безжизненный. Грудная клетка разворошена, но в ней – пустота. Пустота и в погасших очах, затянутых плотными бельмами. Дэвид, проходя мимо, пнул бездыханное тело, в котором он так недавно долго и тщетно рылся, искал сердце, но безуспешно.
Грэм съехал вниз, стукнулся о порог клетки своей королевы. Его кровь багровым озером потекла по половицам, но принца это ни капельки не заботило.
Во рту у Дэвида всё еще маячит вкус пепла, а в его мыслях свадьба, после которой никто их не разлучит. Даже смерть.
5. Счастливый конец.
Зал ли хранил в себе полумрак, или полумрак хранил в себе зал - сложно сказать точно. Стены, окна тонули в бархатных занавесках: красных как розы, чёрных как ночь, и белых как снег. Солнечные лучи, как не старались, не пытались они, как не бились, не смогли проникнуть через эти плотные толщи цвета. Вместо них тусклым освещением служили свечи на праздничных столах, слабые их отблески, блуждающие по золотому полу и горящий багровым пламенем факел у главной стены, там, где под аркой стоял принц в ожидании Белоснежки.
Гости тихо перешептывались в холодной, почти неживой тишине. Шуршали подолы платьев; изредка звенели бокалы, случайно задетые в темноте неуклюжим движением чьей-то руки. Дэвид не волновался. Взглядом ярким, налитым кровью, точно закат на их дне распалился, и вместе с тенями проник наружу, окидывал толпу. То и дело в ней мелькали знакомые черты: золотая рука, безумный болотный отблеск глаз, волчий охотничий взор. Мимолетным видением они являлись ему, грезились наяву, а потом вновь погружались в почти кромешную, тяжелую, чуть ли не осязаемую тьму.
Призраки присутствовали на свадьбе. Призраки пришли разделить с ним его счастье, его триумф. И каждый из них, каким бы серым он ни был при жизни, невозможно ярко отливал красным перед тем, как снова слиться с людьми. Дэвид бережно выращивал розы смерти, кровавые, питающиеся жизнями. Теперь они, рубиновые бутоны его победы, драгоценные и мертвые, пришли разделить счастье принца. И он улыбался, так широко, как никогда раньше.
Громом открылись дубовые двери, прорезав тишину, а потом заставив заглохнуть все остальные звуки. Невеста вошла. Вместе с ней в зал влился свет, весенним ручейком пробившись наружу. Лицо Белоснежки пустое; пуста и грудная клетка. Сердце бешено клокочет в шкатулке, трепещет от боли, от ужаса, пока его обладательница холоднее льда, белее снега, а эмоции её столь же теплы.
Они стояли вместе; факел бросал на них алый свет, а от тел молодой пары ответвлялись бесконечно длинные тени, тянущиеся до самых столов. Вечно молодой пары. Принц, тёмный принц, маг и король, одарил Снежку вечной молодостью. Сохранить ей жизнь, оберегать её он клянется пред лицами богов и людей, пред всеми и каждым. Священник заканчивает речь, стараясь не встречаться взглядом с женихом, боясь, что солнце, сияющее в них, выжжет его глаза, оставив скорбные пустые глазницы.
- И пусть смерть никогда не разлучит вас.
- Не разлучит, - насмехается Дэвид, надевая кольцо на тонкий аккуратный палец своей жены.
Их поцелуй холодный и горячий, снег и огонь, пылающие руины ада и вечная бездушная мерзлота. Она белая, белая и безжизненная, такая яркая, бессердечная, а Дэвиду до жути нравятся яркие цвета.
А яркие - не значит живые.
Они сели за стол, когда аплодисменты стихли, словно разрешая разорвать поцелуй. Гости вокруг ели и пели, смеялись, болтали, шептались, но запах страха витал вокруг так же четко, как аромат жаренной утки, печеных яблок и прочих яств, под которыми ломятся столы.
- У меня для тебя есть подарок, любимая, - гордо сообщил Дэвид.
Но Белоснежка уже заметила.
Она зашла в зал, ведомая под руки стражниками. Фиолетовое платье, чёрные глаза и полный ненависти ядовитый взгляд. Идеальная прическа, ровный макияж, а под ними - синяки, рубцы, впалые щеки и острые скулы. Регина - королева, без королевства и без короны, связанная и схваченная, но не сломленная.
- Она станцует нам последний танец.
И Белоснежка ничего не сказала.
Ничего не почувствовала.
Белоснежка - ничего. Ничто. Внутри - бесцветное, снаружи - белое, чёрное, красное.
А Регина - буря, чёрная внутри и снаружи, покрытая копотью боли, пеплом мести и жаждой чужих страданий. Она высасывала радость других, чтобы на жалкие секунды дыра в её собственном сердце не выла, не обливалась кровавыми слезами.
Железные горячие туфли поставлены перед нею. Раскаленный металл шипит. Валит пар. Она безмолвно, не сопротивляясь, не страшась неминуемой участи, ставит ноги внутрь. Регина смотрит на Белоснежку, а Белоснежка смотрит на неё. Регина улыбается, и, даже когда лицо исказилось нечеловеческой агонией, взгляд тёмных очей продолжал улыбаться за неё.
Когда Регина пала замертво, по щеке Белоснежки покатилась слеза. Пустая, лишенная эмоций, показалась сама собою.
Костёр в глазах принца сегодня пылал, пропитанный чёрной бурей, поглотивший белый снег. Дэвид поднял бокал, и все остальные подняли, кроме молодой супруги, пока тело Злой Королевы уносили через ворота.
- За долго и счастливо! - сказал он.
- За долго и счастливо! - вторил зал.
- За долго и счастливо... - скупо прошептала под нос Белоснежка.
И жили они долго. Вечно. И один из них даже счастливо.
@темы: криворукости, Once Upon a Time, фики